Одна из самых известных повестей Александра Сергеевича Пушкина пришла в Японию с полувековым лагом. В 1883 году в Токио была издана книга под названием “Думы цветка и мечты бабочки. Удивительные вести из России”. Это и была знакомая нам всем история Петра Гринева и Машеньки.
Книга была отлично издана и украшена прекрасными иллюстрациями, на которых, правда, у русских героев ощутимо японские лица. Вот один из примеров:
С текстом переводчик провернул примерно то же самое, что издатель с картинками – все было переделано в японском духе. Вместо простых и ясных пушкинских предложений, которые составляют одно из немаловажных достоинств “Капитанской дочки”, повесть в японской версии была начинена длинными периодами, полными разных цветистых и пафосных фраз.
И не сказать, чтобы переводчик был плохим. Наоборот, Такасу Дзиске был очень расположен к русской культуре, даже обучался в православной семинарии, существовавшей на тот момент в Токио. Но по-другому он писать просто не мог. Простой стиль в ту пору в Японии в художественной прозе был вообще немыслим.
Спустя три года повесть переиздали. Но на этот раз внесли некоторые коррективы. Заключались они в том, что все русские имена просто взяли и заменили на… английские!
Причина была в том, что после того, как пушки коммодора Перри заставили японцев открыть порты для американцев, в Стране Восходящего Солнца начался настоящий культ США.
Потакая этому, издатель счел необходимым американизировать текст Пушкина.
В итоге, Петр Гринев превратился в Джона Смита. Швабрин стал Дантоном. Из Машеньки сделали Мэри. Ну а саму повесть переназвали так: “Жизнь Смита и Мэри”.
А как по-вашему, переводы должны быть абсолютно точны или допустимы такие интерпретации?
А как назвали Пугачева?