Года три назад во Владимирском госуниверситете в качестве эксперимента студентам прочитали стихотворение Шарля Бодлера “Падаль”. Как вы понимаете, знатоков творчества скандального французского поэта среди них оказалось крайне мало, поэтому текст стал для ребят большим сюрпризом. Не очень приятным.
Часть аудитории не смогла скрыть своего явного отторжения, если не сказать отвращения. И это при том, что студентов более-менее подготовили к восприятию Бодлера, рассказав им предварительно об искусстве эпохи символизма.
А теперь представьте, как реагировала почтенная парижская публика, открывшая в 1857 году свежеизданных сборник стихов под провокационным названием “Цветы зла” и ознакомившаяся там с этим творением?
Для полноты ощущений давайте мы вам процитируем самое начало оттуда:
Вы помните ли то, что видели мы летом?
Мой ангел, помните ли вы
Ту лошадь дохлую под ярким белым светом,
Среди рыжеющей травы?
Полуистлевшая, она, раскинув ноги,
Подобно девке площадной,
Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,
Зловонный выделяя гной.
Все, дальше молчим, а то схлопочем ограничение на статью за “шокирующий контент”. Скажем так, на протяжении последующих 12 строф Бодлер весьма красочно развивает эту тему, приводя все новые и новые подробности разложения несчастной кобылки под палящим солнцем. А ближе к концу делает финт, уверяя свою прекрасную собеседницу, что и ее ждет точно такой же финал:
Но вспомните: и вы, заразу источая,
Вы трупом ляжете гнилым,
Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая,
Вы, лучезарный серафим.
Дальше опять-таки идут новые детали весьма готичного характеры, теперь уже относящиеся к будущим метаморфозам усопшей красавицы. Однако заканчивает это стихотворение поэт на оптимистичной ноте, обещая сохранить ее красоту. Видимо, в своем искусстве.
Идея понятная и многократно обыгранная в мировой литературе. Тут можно сразу вспомнить “Памятник” Горация, целиком посвященный теме бессмертия искусства в сравнении с бренным миром. Но здесь Бодлер делает два неожиданных для современников хода.
Во-первых, он концентрируется на детальнейшем воссоздании картины гниения, намеренно провоцируя у читателя рвотные позывы. Хотя, казалось бы, для донесения мысли о нетленности творчества такие образы явно избыточны.
Во-вторых, точно так же намеренно стирается грань между прекрасным и ужасным. Любой ангел заранее содержит в себе все самое кошмарное, что только может представить живое воображение. И только искусство способно создать из всего этого набора костей, червей и прочей мерзости подлинную красоту, не зависящую от внешних факторов. Имманентную, если переходить на язык философии.
И вот такой поворот был действительно дерзким и новаторским.
Поняла ли его тогдашняя французская общественность? Скажем так, не сразу и не вся. Сборник “Цветы зла” был тут же сочтен оскорбительным и непристойным. Не только за стихотворение “Падаль”, там еще много чего было в том же духе. Бодлера и его издателя привлекли к суду, наложили денежный штраф.
Тем не менее зерно попало на плодородную почву, и спустя несколько десятилетий французскую литературу было не узнать. Парнассцев потеснили “проклятые поэты” и их единомышленники по писательскому цеху.
Уже в 1869 году (Бодлер не дожил пару лет) вышло еще более дерзкое и скандальное произведение – “Песни Мальдорора”. На обложке стояло имя Лотреамон, за которым скрывался 23-летний креол Изидор Дюкасс. Чуть позже за перо взялся Артюр Рембо – еще один юнец, не признававший никаких границ и совершенно преобразивший облик французской поэзии. Но это уже другая история.
