Есть давний советский еще эксперимент, который показывает всю великую силу русской морфологии. Его автор – академик Щерба. Своим студентам-лингвистам он нередко задавал написать на доске на первый взгляд бессмысленную фразу “Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокренка”. А потом они все вместе разбирали ее и приходили к выводу, что не настолько уж она и бессмысленная.
Вы и сами это видите. По этой фразе можно задавать детям картинки рисовать. И они много чего нарисуют. Но в этом “много чего” непременно будут угадываться схожие черты. Чаще всего на рисунке вы найдете какого-то агрессивного хищника неизвестной породы, который нападает на двух беззащитных существ. Одно из этих существ – детеныш.
Этот смысл не зашит в корнях представленных слов. Но он вычленяется из знакомых суффиксов и синтаксиса.
Мы про эту историю уже рассказывали на нашем канале. И комментаторы нередко вспоминали в ответ сказку Людмилы Петрушевской про Калушу с калушатами. Что ж, вроде бы она и правда является аналогом фразы про глокую куздру. Но если к ней присмотреться повнимательнее, то видно принципиальное отличие.
Давайте мы для начала приведем вам эту сказку целиком, она небольшая. А потом поговорим про нее.
“Сяпала Калуша с Калушатами по напушке. И увазила Бутявку, и волит:
– Калушата! Калушаточки! Бутявка!
Калушата присяпали и Бутявку стрямкали. И подудонились.
А Калуша волит:
– Оее! Оее! Бутявка-то некузявая!
Калушата Бутявку вычучили.
Бутявка вздребезнулась, сопритюкнулась и усяпала с напушки.
А Калуша волит калушатам:
– Калушаточки! Не трямкайте бутявок, бутявки дюбые и зюмо-зюмо некузявые. От бутявок дудонятся.
А Бутявка волит за напушкой:
– Калушата подудонились! Зюмо некузявые! Пуськи бятые!”
Ну что? О чем это? Все понятно? Конечно, понятно. Гораздо понятнее, чем в примере Щербы. Если перечитать несколько раз, то можно четко определить, что конкретно произошло с калушатами и Бутявкой. Потому что тут каждому придуманному слову есть прямое соответствие в русском языке.
Сяпала – это передвигалась пешком (намек на просторечное слово “чапать”). Напушка – опушка. Увазила – увидела. Волит – вопит. Стрямкали – съели. Подудонились – подавились. Некузявая – негодная. Вычучили – выплюнули. Вдребезнулась – встрепенулась. Сопритюкнулась – споткнулась. Дюбые – добрые. Зюмо – очень. Пуськи бятые – дураки набитые.
Есть ли шанс, что слово “зюмо” означает что-то другое, кроме слова “совсем”? Нет. Это именно оно и есть. В крайнем случае его синонимы – очень, весьма и т.д. Ну и все остальное тоже крайне быстро вычисляется – где-то просто буквы слегка изменены, где-то взято за основу просторечие, где-то смысл совершенно точно восстанавливается из контекста.
И это совсем не то же самое, что у Щербы. В “глокой куздре” невозможно точно сказать, что такое “штеко”. Сильно? Быстро? Ловко? А глокая – это какая именно? А курдячит – это что делает? Общий смысл улавливается, но без конкретики.
Поэтому фраза Щербы – это про удивительные механизмы русского языка. А сказка Петрушевской – это про шифровку конкретного текста для внимательных читателей. Разница принципиальная.
