Ну что ж, ссылки действительно были. Но все они относятся ко временам правления Александра I. Из последней он вернулся в 1826 году, спустя несколько месяцев после смерти императора и восстания декабристов. Имел долгую личную беседу с новым государем – Николаем I. После чего был возвращен ко двору, осыпан комплиментами, а сам царь объявил себя его “личным цензором”.

В переводе на современный язык, поэт был взят под персональную опеку первого лица страны. И это неслыханным образом укрепило его положение в официальной России. Отныне на любые его дерзости или выходки просто закрывались глаза. А кровь у Пушкина была горячая, сами знаете. При желании поводов придраться можно было бы найти великое множество.

Своим уникальным положением Пушкин пользовался во благо литературы, отстаивая свои замыслы и спасая своих друзей. Один из ярчайших примеров – случай с Дельвигом, описанный Всеволодом Ивановым в книге “Александр Пушкин и его время”.

Суть была в следующем. В 1830 году во Франции случилась Июльская революция, которая окончательно свергла Бурбонов. На престол взошел “король-гражданин” Луи-Филипп. Дельвиг напечатал в “Литературной газете”, которую тогда издавал именно он, сообщение о том, что в Париже собираются поставить памятник павшим героям этой революции. И привел четыре строчки французского поэта Казимира де Виня, которые там должны выбить:

“Ответь мне, Франция, как звали тех героев?
Имен их здесь на памятнике нет!
“Свободной ставши вмиг — спросить их не успела!
— Вот мой ответ!”

Дельвига тут же вызвал к себе разгневанный Бенкендорф, глава Третьего отделения и вопросил: “Что ты опять печатаешь недозволенное?” Выяснилось, что есть специальное распоряжение о том, чтобы про французские события ничего не публиковать. Дельвиг оправдывался, что распоряжение это недавнее и он его в глаза еще не видел. Да и вообще, нет ничего крамольного в опубликованных строках.

Но скандал уже разгорался. Бенкендорф кричал, что отправит его в Сибирь. А заодно с ним и дружков его – Пушкина с Вяземским. Что дело не только в четверостишии. Булгарин, мол, давно ему сообщает, что у Дельвига антиправительственный кружок собирается. Дельвиг в ответ твердо заявлял, что это все ложь, а Булгарин к нему вообще не заглядывает.

Короче говоря, никто никого в Сибирь, разумеется, не отправил, но Дельвиг был сильно оскорблен этой сценой, особенно “тыканьем” Бенкендорфа. Кроме того, шеф Третьего отделения ходатайствовал перед императором о закрытии “Литературной газеты”. И император отдал соответствующий указ – закрыть.

Но тут в дело вступил Пушкин.

Что конкретно случилось и как именно он уладил дело, литературоведы не знают. Но известно, что вскоре было разрешено возобновить выпуск газеты. А Бенкендорфу пришлось… лично извиняться перед Дельвигом!

Чтобы лучше понимать произошедшее, представьте себе сцену, где глава российского МВД, например, лично извиняется перед Шевчуком. Это насколько фантастическое влияние должно было быть у Пушкина, чтобы организовать такое! Всесильный!