В мае 1838 года из Петербург в немецкий Любек вышел пароход “Николай I”, на борту которого находилось около 280 пассажиров. В их числе были люди, которые очень хорошо знакомы любому русскому читателю.
Там плыл, например, 46-летний князь Петр Вяземский, поэт пушкинского круга. Там плыл 19-летний выпускник философского отделения Санкт-Петербургского университета Иван Тургенев, который намеревался продолжить свое образование в Берлине.
А еще на этом же пароходе к мужу ехала Элеонора Тютчева с тремя дочерьми. Муж был дипломатом, служил в Италии, очень ждал ее. Он, кстати, уже считался известным поэтом, публиковался в журнале “Современник”. Его звали Федор Тютчев.
Рейс был совершенно обычным. Светские развлечения, знакомства, общение, вечером игра в карты. Когда до Любека оставалось уже не так много, за карточный стол затащили и Тургенева, который поначалу упорно отказывался от азартных игр. С него перед отъездом матушка взяла слово не играть.
“Не знаю, как это случилось, но через десять минут я уже сидел за игорным столом, с руками полными карт, имея обеспеченную долю в игре — и играл, играл отчаянно. И нужно сознаться, что старая пословица не соврала. Деньги текли ко мне ручьями; две кучки золота возвышались на столе по обеим сторонам моих дрожащих и покрытых каплями пота рук. Игрок, который завлек меня, не переставал меня подбивать и поощрять…”
И вдруг посреди этой жаркой игры в каюту врывается дама с криком “Пожар!”. Карты моментально были брошены, все повалили на палубу. И выяснилось, что пароход и в самом деле горит.
“Беспорядок был невообразимый: чувствовалось, что отчаянное чувство самосохранения охватило все эти человеческие существа, и в том числе меня первого. Я помню, что схватил за руку матроса и обещал ему десять тысяч рублей от имени матушки, если ему удастся спасти меня. Матрос, который, естественно, не мог принять моих слов за серьезное, высвободился от меня; да я и сам не настаивал, понимая, что в том, что я говорю, нет здравого смысла”.
Цитаты, которые мы приводим, взяты из очерка Тургеневе “Пожар на море”, опубликованного в 1883 году, то есть спустя 45 лет. Дальше в этом очерке он рассказывает, как вели себя пассажиры. Очень по-разному. Богатый помещик ползал и бил поклоны. Какой-то генерал требовал немедленно послать курьера к государю. Бывший русский посланник в Копенгагене спокойно курил сигару.
Генерал, кстати, потом вообще психанул.
“Я увидел среди группы пассажиров высокого генерала; с платья его текла вода; он стоял неподвижно, опираясь на поставленную стоймя лавку, которую он только что оторвал. Мне сказали, что в первую минуту перепуга он грубо оттолкнул женщину, которая хотела опередить его и раньше него спрыгнуть в одну из первых лодок, опрокинувшихся потом по вине пассажиров”.
Про себя Тургенев пишет, что он вел себя героически. Когда садились в лодку, он стоял внизу и ловил прыгавших с борта дам. Поймал трех.
Так вот, тут есть определенная загадка. Дело в том, что когда вся эта история случилась, по Петербурге поползли весьма позорные слухи о том, что Тургенев вел себя крайне недостойно.
Его мать была вынуждена тогда же написать уме письмо:
“Почему могли заметить на пароходе одни твои ламентации?.. Слухи всюду доходят! — и мне уже многие говорили к большому моему неудовольствию… Се gros monsieur Tourguéneff qui se lamentait tant, qui disait mourir si jeune… Какая-то Толстая… Голицына… И еще, и еще… Там дамы были, матери семейств. Почему же о тебе рассказывают? Что ты gros monsieur — не твоя вина. Но ты трусил, когда другие в тогдашнем страхе могли заметить… Это оставило на тебе пятно ежели не бесчестное, то ридикюльное”.
Фраза на французском, приведенная ею, значит: “Это толстый господин Тургенев, который так оплакивал себя, который говорил, что умрет таким молодым”.
Авдотья Панаева писала позже о том же:
“Знакомый рассказал мне, как один молоденький пассажир был наказан капитаном парохода за то, что он, когда спустили лодку, чтобы первых свезти с горевшего парохода женщин и детей, толкал их, желая сесть раньше всех в лодку и надоедал всем жалобами на капитана, что тот не дозволяет ему сесть в лодку, причем жалобно восклицал: “Mourir si jeune!” На музыке я показала этому знакомому <…> Соллогуба и Тургенева. “Боже мой! – воскликнул мой гость, – да это тот самый молодой человек, который кричал на пароходе: “Mourir si jeune”.
Все последующие годы эти слухи то и дело всплывали. Именно поэтому Тургенев 45 лет спустя решил написать очерк, где изложил историю с пожаром со своей точки зрения. Кому тут верить и как все было на самом деле, никто уже никогда не узнает.
Петр Вяземский, который, как вы помните, тоже был на этом пароходе, свои эмоции позже описал в следующих стихах:
Я на море горел, и сквозь ночную тьму
(Не мне бы тут стоять, а Данте самому),
Не сонный, наяву, я зрел две смерти рядом,
И каждую с своим широкозевным адом:
Один весь огненный и пышущий, другой
— Холодный, сумрачный, бездонный и сырой;
И оставалось мне на выбор произвольный
Быть гусем жареным иль рыбой малосольной.
Ну а в конце хотим добавить, что катастрофа на “Николай I”, в которой погибло пять пассажиров, имела еще одно последствие. Элеонора Тютчева сильно простудилась, поскольку из лодок пришлось высаживаться на мелководье и брести к берегу пешком, по пояс в воде. В сентябре того же года она скончалась.
“В одну ночь у ее гроба Тютчев поседел. Он думал, что не переживет этой ночи”, – записал Василий Жуковский, который месяц спустя встретился с русским поэтом и дипломатом в Италии.
